Мальчик в детдоме сказал: «Я имя твое запомнить хочу». Как Марина и Дмитрий стали родителями семерых сыновей
25 лет любви и поддержки 
Как-то раз Марина покупала дорогое испанское вино для знакомого из интернета. Она не подозревала, что Дмитрий окажется любовью всей ее жизни и они станут родителями семерых сыновей: двоих кровных, один из которых с тяжелой инвалидностью, и пятерых приемных. Совсем скоро Марина и Дмитрий отпразднуют серебряную свадьбу. Историю удивительной семьи читайте на «Правмире».
Бутылка вина
Марина стояла в магазине и выбирала бутылку вина. Дело было в Испании, Марина прилетела в командировку. Вино заказал знакомый из интернета:
— Слушай, а можешь привезти мое любимое?
— Да не проблема.
Знакомого звали Дмитрий, но Марина с ним ни разу не виделась: дружили в «аське» (неформальное название мессенджера ICQ. — Примеч. ред.). А вино оказалось элитным. Одна бутылка стоила 30 долларов — примерно одну пятую зарплаты переводчика.
«Ничего себе! — подумала Марина. — Хоть бы предупредил, что так дорого». Но вино все-таки купила. Когда вернулась в Россию, отправила Дмитрию сообщение на пейджер. Дмитрий молчал.
— Если ты не объявишься в течение получаса, то я эту бутылку открываю и выпиваю, — написала Марина через две недели.
Столько вина она бы в одиночку не осилила, но уловка сработала. Дмитрий приехал через полчаса: крепкий, в черных очках, на японской машине — ждал у подъезда, поставив одну ногу на колесо.
— Натуральный бандит из девяностых! — вспоминает Марина.
Это была любовь с первого взгляда.
«Сердцебиения нет»
«Бандит из девяностых» оказался вузовским преподавателем информатики, математики и эргономики, а также заядлым дайвером. Через год сыграли свадьбу. Потом родился долгожданный Леня. Марине и Дмитрию хотелось еще и девочку — но следующая беременность наступила только через пять лет: тяжелая, с кровотечениями и жутким токсикозом. Приходилось лежать на сохранении.
На 23–24-й неделе Марине сделали плановое УЗИ.
— До сих пор это мой страшный сон, — рассказывает Марина. — Подносят датчик… Тишина. Сердцебиения нет. Я не поверила и поехала в частную клинику. Все подтвердилось. Мне дали направление в больницу в Сокольниках. Там в одно отделение клали женщин, которые, как я, потеряли ребенка внутри, и женщин, которые делали аборты.
От воспоминаний о тех днях у Марины осталось темное пятно. Посмотрев документы, она поняла, что пролежала в больнице три недели.
Похоронить дочь врачи не позволили: ребенок размером с ладонь считался «медицинскими отходами».
Через много лет, чтобы поставить точку в этой истории, Марина и Дмитрий решили посадить липу. Придумали целый сценарий, собирались зажечь свечи, но вопреки прогнозу погоды начался ливень:
— Мы с мужем, абсолютно мокрые, как два брошенных котенка, выкапывали яму в этой грязи… Как будто природа плакала вместе с нами. Когда человек умирает, мы же не выбираем, в какую погоду его хоронить.
«Сейчас я вам его покажу»
Шли годы. Беременность не наступала. Марине исполнилось 37. Она уверилась, что своих детей у нее больше не будет. Но внезапно случилась задержка. Тест показал две полоски.
— Чувство, как будто я выиграла лотерею, — вспоминает Марина. — Беременность была мягкая и нежная. На три месяца я уехала в Испанию, каждый день плавала в Средиземном море. Живот потихоньку рос. Я выглядела так, что мне никто не давал даже 27 лет, настолько беременность была мне к лицу.
Юра родился в положенный срок, сразу закричал. Через сутки его забрали на вакцинацию от гепатита. И не принесли обратно. Пропустили одно кормление, второе, третье: «Ждите». Марина забеспокоилась и направилась к заведующей. Прождала несколько часов под дверью.
— Где мой ребенок?
— Сейчас я вам его покажу.
Заведующая отвела Марину в детскую реанимацию. Юра лежал под капельницей. Никто не объяснил, что случилось.
— Вы его уронили?
— Да вы что?!
— Это у него осложнение после прививки?
— Нет, мы его не укололи. Перед прививкой мы его осматривали, мне не понравилось его состояние.
Стараниями Дмитрия, который боролся с медицинской бюрократией, Марина и Юра перебрались в Научный центр здоровья детей на второй этап выхаживания. Выписались почти через месяц, под Новый год.
Горький шоколад
По-прежнему Марина чувствовала, что с Юрой «что-то не то». Он не улыбался, не переворачивался, не тянул ручки. Позже ему поставили диагноз «ДЦП», а потом «глубокая умственная отсталость».
Первые годы после рождения Юры Марина видела только больницы, реабилитации, сумки, подгузники, питание. Она часто уезжала с ним то на десять дней, то на две недели, то на месяц. День и ночь смешивались. Ночью Юра плакал и не спал, а днем его всегда надо было куда-то везти.
— Вот я его поднимаю, одеваю, беру в охапку, нам нужно в поликлинику, в бассейн, — рассказывает Марина о своих буднях в то время. — Подхожу к машине, держу Юру левой рукой, в правой у меня сумка. Поставить его я не могу. Одной рукой открываю дверь, сажаю его в машину, пристегиваю. Доехали — надо ребенка взять, донести до поликлиники. Тогда, в 2015 году, не было никаких инвалидных мест, на территорию поликлиник не пускали. В поликлинику пришла, надо Юру раздеть, отнести к врачу. Потом опять одеть, едем в центр к логопеду. Опять раздеть-одеть…
Без конца носить Юру на руках Марине было трудно. За те годы она так натренировала левую руку, что до сих пор побеждает всех домашних в армрестлинге. Когда машина ломалась, начинался ад, потому что доехать с Юрой на метро даже по прямой невозможно. Потом в таких случаях подспорьем стала «Яндекс Помощь».
Мужа и старшего сына Марина практически не видела: сын учился в гимназии, муж зарабатывал деньги на жизнь и Юрины реабилитации.
— Я не знаю, как справилась. Хорошо понимаю женщин, которые впадают в послеродовую депрессию. Уверена, у меня тоже была депрессия: мысли о самоубийстве, слезы… Но я сама себе говорила: «Соберись! Если не ты, то кто?» И я, как барон Мюнхгаузен, сама себя вытаскивала за волосы. Мне все говорят, что время лечит. Нет, оно не лечит. Это невозможно принять. По крайней мере, не в моем случае.
Теперь Юра ходит сам. Ему десять лет. Он не говорит, не понимает обращенной к нему речи, у него нет указательного жеста. Внешний мир для Юры небезопасен. Дома все вещи надо убирать на верхние полки.
— Я называю Юру «мой горький шоколад». Потому что он моя радость, шоколад, но при этом он горький.
«Раз Юру поставили на ноги, то и приемного ребенка сможем»
Еще будучи студенткой, Марина занималась волонтерством: работала на программе, по которой сироты из России выезжали на отдых в Испанию, жили в семьях. Марина переводила документы, сопровождала детей как переводчик. Получилось так, что одну девочку удочерила испанская пара.
— Для чего тебе это? — потом спросила Марина приемную маму. — У тебя два сына, здоровые, умные. Тебе есть о ком заботиться.
— Ты знаешь, Марина, мои дети разучились радоваться простым вещам. Для них ролики, велосипед — это данность. Не надо ничего делать для того, чтобы получить ролики. О них даже мечтать не нужно. Просто ты сказал: «Хочу ролики», и тебе их купят.
Марина задумалась.
— А вот здесь, — приемная мама достала из шкафа карту и приложила линейку, Испанию от Мурманска отделяло восемь сантиметров, — родился ребенок, который даже не знает, что такое ролики. А уж что такое день рождения и как его отметить, он вообще не понимает: и что торт приносят, и что свечки задувают. И конфеты прячет под подушкой, боясь, что их украдут.
Эти ответы Марина запомнила, но идею стать приемной мамой отложила, потому что была не замужем и училась. А потом стало не до того.
Когда Юра начал делать первые шаги, Марина загорелась снова: раз уж Юру поставили на ноги, то и приемного ребенка смогут. Решили взять девочку с легкой формой ДЦП.
— Мне одной накачанной руки было мало, я, видимо, хотела накачать вторую, — шутит Марина. — А если серьезно… Я ездила с Юрой на реабилитацию. Мне какая разница, с одним ездить или двумя? У меня машина, купим второе кресло.
С такими мыслями Марина и Дмитрий записались в школу приемных родителей.
Холодный чай
Девочку нашли в детском доме «Алые паруса». Поехали туда на концерт на День аиста, но опоздали. Влетели взмыленные и остановились у входа в актовый зал, чтобы не прерывать выступление.
Марина копалась в телефоне, пытаясь найти нужные документы.
— Господи, где же эти файлы?
— У вас айфон? Давайте я вам помогу, — спросил черноволосый мальчик лет двенадцати.
— А ты разбираешься?
Файлы отыскались за пару секунд. Мальчика звали Тёма.
— Я смотрю в его глаза и понимаю, что он совершенно домашний ребенок. Ну как мой Леня, — вспоминает Марина. — Мы забыли про этот концерт, про эту девочку… Отошли, стали болтать. «Ну как тебе тут?» — «Ну ничего». В общем, ни о чем разговор. И я поняла, что не хочу, чтобы он здесь оставался. Материнство сработало на уровне химии.
Тёма оказался найденышем. Из раннего детства он помнил, что его водила с собой какая-то женщина и ему постоянно хотелось пить: он с завистью смотрел на холодный чай Nestea в ларьках у вокзалов. Потом его взяла приемная семья — но через шесть лет вернула в детский дом.
Черный чай с лимоном Тёма любит до сих пор. На кухне у Марины всегда стоит целый кувшин.
Забрали Тёму летом. Семья отдыхала, путешествовала на машине, все были счастливы. Спустя три «медовых месяца» началась адаптация. Тёма проверял родителей на прочность, швырял предметы, разбивая все вокруг, и кричал: «Это не хочу, это не буду!»
— Тяжело. Очень тяжело, — говорит Марина. — Ночами мы спрашивали себя, накрывая голову подушкой, зачем в это ввязались и хватит ли у нас сил. Но мыслей пойти собрать вещи Тёмы и вернуть его в детский дом у нас не было никогда.
«Я имя твое запомнить хочу»
Со временем Тёма и Леня стали настоящими братьями. Учиться Тёма начал намного лучше: в рейтинге класса был не последний и даже иногда получал пятерки. Марина снова поверила в свои силы.
Когда Лене исполнилось восемнадцать, у него появилась возможность жить отдельно, и он переехал. Юру устроили в семейный центр на пятидневку, где с ним занимались и до сих пор занимаются педагоги и воспитатели.
Дом опустел. Тёма скучал без старшего брата, а у Марины возникло ощущение, что ей нечего делать. На работу из-за Юры не выйти: он в любой момент мог заболеть. А сил было много. Так пришла идея взять из детского дома еще одного мальчика.
Марина и Дмитрий получили новое заключение. Поехали в ивановский детский дом, чтобы познакомиться с одним подростком, но действовали под прикрытием — смешались с волонтерами и психологами «Арифметики добра», которые собирались проводить мастер-класс.
Но на Марину и Дмитрия подросток обратил не больше внимания, чем на стену. Да и у Марины не сработала материнская «химия».
— Мне очень хотелось помочь, но я почувствовала, что ничего не сложится. Ребенка берут в семью не из жалости, как котенка. А я поймала себя на мысли, что мне этого парня жалко.
На мастер-класс пришло много детей, к Марине подсел шустрый семилетний мальчик по имени Максимка. Когда все закончилось, надо было торопиться на электричку. Марина отклеила от кофты полоску скотча с бумажкой, где было написано ее имя, и спросила:
— Максим, а где здесь помойка?
— Марина, а можно я это сохраню?
— Зачем?
— Я имя твое запомнить хочу, — сказал он и унес бумажку к себе в тумбочку.
Слова Максимки Марину тронули. В детском доме и больницах его окружали и воспитательницы, и психологи, и врачи: тут тетя Таня, тут тетя Света, а тут МарьИванна. Но Максимка захотел запомнить именно ее имя.
— Может, мы Максимку возьмем? Не с пустыми же руками возвращаться в Москву, — предложила Марина мужу.
Но их ждал сюрприз. У Марины и Дмитрия было заключение только на двоих детей, а у Максимки оказалось два старших брата.
«Злобная приемная женщина»
Погуглив, Марина узнала, что заключение можно расширить. Когда это удалось сделать, она снова помчалась в Иваново. Братьям Максимки, Олегу и Саше, было двенадцать и одиннадцать лет.
Какие приемные родители, из какой Москвы — мальчики не поняли, их никто не предупредил. Они вообще не понимали, что такое Москва. Ну какая-то там столица.
Максим скакал и радовался, увидев Марину, а Олег и Саша были ошарашены.
Потом выяснилось, что у них есть две младшие сестры (в детском доме их разъединили). У кровной матери была алкогольная зависимость, она пропадала целыми днями, а Олегу выпала доля родителя. В свои двенадцать он был очень взрослым. То, что дети выжили, только его заслуга: он их кормил, мыл, переодевал, укладывал спать, а когда дома совсем не стало еды, вылез через форточку, набрал яблок, нанизал их на шампур и испек над конфоркой, чтобы сделать пюре для малышей.
Оказавшись в новой семье, Олег не верил, что еда не закончится. Потом признался: «Мам, для меня было шоком, когда я открыл ваш шкаф в коридоре! А когда я увидел вашу морозилку!.. У той мамы в морозилке в лучшем случае лежал кусок вареной или сырой курицы».
Первое время Олег жал себе на живот, чтобы убрать чувство голода, и отдавал еду младшим. Отучить его Марине было непросто:
— Как-то я сварила пельмени, положила каждому штук по 10–15. Максим наяривает, а Олег сидит, одну съест, две, остальные не трогает: «Максим, бери». — «Ой, спасибо! Олег, ты не будешь?» Я говорю: «Олег, хватит. Я сейчас еще сварю».
Однажды Марина оставила ненадолго Юру с детьми — а Олег сам поменял ему памперс.
Со средним из сиблингов, Сашей, отношения долго не складывались. Как и Олег, он месяцев шесть-семь не называл Марину мамой, а однажды при братьях даже сказал: «Эта злобная приемная женщина». Когда она заходила в комнату пожелать спокойной ночи, Саша впечатывался в стену, только чтобы не обниматься.
— Саш, у нас по правилам семьи никакого насилия. Двери открыты. Ты подписал согласие на гостевой режим. Не хочешь? Законы такие, что придется вас всех отвезти обратно.
— Нет-нет, я хочу здесь, ты моя мама! — бросался на руки Максимка.
Так продолжалось два года. От безысходности Марина обратилась к психотерапевту, запросила в «Арифметике добра» консультации с психологом для Саши. И это помогло:
— Может быть, ему просто надо было кому-то выговориться, что-то его тревожило. Саша поменялся на глазах. Оказалось, ему не хватало времени, чтобы побыть со мной наедине. Он был бы и рад поговорить, но не знал, как это сформулировать. И мы решили, что либо будем ходить в кафешку, либо выделять время дома, чтобы никто не мешал и не подслушивал. Не скажу, что все изменилось в один день, но отношения стали выстраиваться.
«Только на вас надежда»
Тёма с мальчишками подружился и взял на себя роль старшего брата. Он поступал как Леня: звал мальчиков на концерты, гулял, помогал делать уроки, возил на занятия в «Арифметику добра». Но Тёма тоже вырос и стал жить отдельно. В доме осталась «банда» сиблингов, которую Марина и Дмитрий решили разбавить.
— У нас кровати пустуют, а в детских домах пропадают дети. Ребята, а если мы возьмем еще пару пацанов? Будет у нас классная команда, играть в футбол весело. А потом, представляете, кто-то сейчас сидит грустит, ждет маму и папу, хочет, чтобы его обняли…
Сыновей уговорить получилось, а вот опеку — нет. Сотрудница выдала разрешение только на одного ребенка, хотя просили на двоих. На вопрос: «Почему?» — она ответила: «Потому что». К этому времени Марина и Дмитрий официально были признаны ресурсными родителями. Казалось бы, кому, как не им, давать подростков-сиблингов? Тем более лучше было брать сразу двоих: братьям адаптироваться проще.
Но никакие аргументы не убедили: «Скажите спасибо, что мы вам разрешили одного».
Марина была готова порвать это заключение, оно оскорбляло ее семью. Куратор из «Арифметики» уговорила убрать бумагу подальше от глаз: «Только не рви!» И вдруг этим летом раздался звонок: «Только на вас надежда! Тут ребенок появился, десять лет. От него семья отказалась. Давайте вы его возьмете к себе».
Мальчика звали Сережа. Выяснилось, что у него есть старшие брат и сестра, но детей разъединила опека.
Познакомиться сразу не позволили. Сначала тянулась комиссия по отстранению опекунов, а затем Сережу отправили в детский лагерь под Смоленском.
Дмитрий в это время только что выписался из больницы после операции. Решили не медлить: поехали знакомиться с Сережей, еще не получив на него документов.
Шесть часов добирались до Смоленска. Там перестал работать навигатор. Кое-как нашли гостиницу, на следующий день еле добрались до лагеря. Их встретила охранница.
— Вы кто?
— Мы приехали с ребенком познакомиться…
— А документы?
Сережа 
Сережа 
Сережа На веранде Марина нашла номер директора, набрала: им оказалась знакомая, она разрешила встретиться с Сережей. Он был не в курсе, что им интересуются приемные родители, но после знакомства согласие подписал.
«Медового месяца» с Сережей не случилось. Он сразу начал устанавливать свои правила: «Это я не ем», «Эту одежду надевать не буду», «Спать буду в шортах». Марина считает, что было бы легче, если бы Сережу забрали вместе с братом. Но система такова, что сделать это невозможно.
Двадцать пять лет выдержки
— Мне кажется, без моих детей я бы обеднела, — рассуждает Марина за столом на небольшой уютной кухне. — Не в плане финансовом, здесь я никак не разбогатею. Я бы обеднела в плане личностного роста. Не столько я даю детям, сколько они мне. А дают они даже больше, чем можно было бы представить. И я считаю, что все не зря.
На встречах с приемными родителями Марина любит повторять такую мысль:
— Родной — это не обязательно родной по крови. Мы с мужем совершенно разные люди, у нас нет ни капли общей крови. Но роднее и ближе человека, кроме моего мужа, для меня не существует. Я с ним прожила больше, чем со своими родителями.
Через год у Марины и Дмитрия будет серебряная свадьба. До сих пор у них в холодильнике хранится та самая бутылка испанского вина. Сначала договаривались открыть ее в день свадьбы, но после свадьбы так устали, что забыли. Решили выпить, когда родится первый ребенок. Родился Леня, Марина кормила его грудью — вино было нельзя.
— Там уже и вина нет, наверное, оно же с годами в уксус превращается, — смеется Марина.
И пусть. Зато любовь становится только крепче.
Фото: Жанна Фашаян
